Cокровища шаманки

История находки Каргалинского клада

В 1939 году нашу республику взбудоражила весть о находке клада с золотом. В горах Заилийского Алатау неподалеку от Алма-Аты было обнаружено женское погребение (предположительно, шаманки), содержавшее множество золотых изделий двухтысячелетней давности. 

 

Как писал тогда известный советский археолог Александр Бернштам, научный сотрудник Государственного эрмитажа и одновременно руководитель постоянно действующей археологической экспедиции Семиречье – Тянь-Шань – Памир – Фергана, «...в правом ответвлении Каргалинского ущелья близ урочища Мынг Ошакты на высоте 2300 м при случайных обстоятельствах товарищем Назаренко были найдены кости человека с набором золотых предметов в количестве около 300 штук». Вот об этих «случайных обстоятельствах» мне и хочется рассказать.
Мое детство прошло в поселке Фабричном (ныне село Каргалы), расположенном как раз на входе в ущелье, где и случилось сенсационное археологическое открытие. Мы жили на улице Чапаева, а нашими соседями по общему забору были Николай и Елена Есиповы. В те далекие 1960-е годы «дяде Коле», как мы его называли, было уже где-то под 80. Он был худым, малоразговорчивым человеком. По утрам долго и надрывно кашлял – рассказывали, что еще в годы Первой мировой  войны он получил немецкую пулю в легкие. Мы, дети, его боялись. На всю жизнь запомнилось, что дед не любил, когда чужие собаки или куры залезали к нему во двор или сад. В таких случаях он доставал ружье и пристреливал незваных гостей. Но с ним была связана таинственная история, касающаяся найденного до войны клада. К тому времени прошло уже четверть века, а разговоры о нем в нашем поселке не утихали.
И вот как-то раз мама отправила меня к тете Леле, его жене, которая в отличие от мужа была доброй, общительной старушкой и часто угощала нас конфетами, всегда водившимися в кармане ее фартука. Переступив порог дома, я первым делом увидел деда, державшего в руках книгу по истории древней Греции и Рима, изданную еще до революции (судя по обложке, где надписи были с дореволюционной орфографией). Набравшись смелости, я спросил старика, правда ли он был в числе тех, кто нашел в горах клад?
На удивление, дядя Коля не рассердился, а отложив книгу, поведал мне историю, которая навсегда осталась в моей памяти (да и как могло быть иначе, когда речь шла о кладах, которыми мы, мальчишки, бредили в те времена). Сейчас, полвека спустя, я легко восстанавливаю тот рассказ, попутно сверяя некоторые детали с записями бесед с  Николаем Есиповым, сделанными учительницей нашего поселка Полиной Яковенко, и воспоминаниями Риммы Ключниковой, внучатой племянницы Аркадия Назаренко – другого участника той истории.

Рассказ старого 
охотника

В тот субботний августовский день 1939 года я вместе со своим другом - токарем нашей фабрики Аркадием Васильевичем Назаренко, а также электриком Семиным (имени не помню – он тогда приехал из Москвы устанавливать новое оборудование на фабрике) и еще одним нашим товарищем (фамилию подзабыл) отправился в горы на охоту. Целый день мы бродили по ущелью, а вечером остановились на ночлег. Начал моросить дождь, поэтому стоянку мы сделали под огромным висячим камнем. Это место напоминало пещеру. Разожгли костер и начали готовить ужин из рябчиков, которых настреляли по дороге. Сидевший у огня Аркадий взял в руки палочку и стал ковырять ею в грунте, который состоял из мелких камней и песка. Вдруг он зацепил желтоватую поясную бляху.
– Мужики, я что-то нашел. Это не золото случайно? – спросил он с улыбкой и протянул бляху Семину.
– Ерунда, какое золото?! – ответил тот и, осмотрев бляху, выбросил ее к реке. 
Но Назаренко не унимался и продолжал копаться в грунте. Вскоре он нашел колечко и браслет. По весу и цвету мы догадались, что это все-таки золото, и, напрочь забыв о своих рябчиках, стали возиться в почве. Лишь темная ночь заставила нас прекратить свои поиски. Поужинав, стали с нетерпением ждать утра. Помню, в ту ночь никто из нас не заснул. Едва забрезжил рассвет, вновь начали ковыряться в грунте (копать не могли – не было лопат). Нашли несколько пластинок и колец. Про охоту никто уже не вспоминал. Собрав все находки, мы ринулись в поселок, где на фабрике нашли инженера-химика Азнабаки Таирова (в записях Яковенко указана фамилия Аметов – И.И.). Осмотрев нашу добычу, инженер буквально закричал: «Да вы же нашли древнее золото высшей пробы!». 
Вооружившись лопатами, мы буквально «полетели» обратно к заветному валуну. Здесь, под камнем, мы раскопали еще около двух с половиной килограммов золотых женских украшений. Это были перстни, на которые были посажены фигурки верблюдов, козлов, диких кабанов, пластинки с изображением архаров, орнаментов. Порой попадалась сгнившая ткань, которая при прикосновении моментально рассыпалась. Мы нашли множество пуговиц разной величины, которыми, очевидно, было обшито платье. Но самое главное, раскопали диадему, разбитую на несколько фрагментов, с сюжетами из древней мифологии.
Вернувшись в поселок, мы решили сдать эти сокровища государству. Семин отвез эти богатства в Алма-Ату и передал их в Центральный музей Казахской ССР. Вскоре эта находка стала знаменита на весь Советский Союз.
Через некоторое время после всех этих событий к нам приехал из Ленинграда ученый-археолог. Помню, что он прихрамывал, на вид ему было лет под пятьдесят, хотя, возможно, и был моложе. Он попросил проводить нас к тому камню. Причем предложил, чтобы мы заранее не указывали на это место. Шли пешком (на лошади он ехать отказался), внимательно разглядывая скалы. Вдруг ленинградец закричал: «Нашел!». Мы десятки раз проходили тут мимо, но не замечали ничего интересного, а он разглядел на камне еле заметное изображение животного с рогами и крыльями, бегущего в горы. Такого рода картины несколько раз встречались на нашем пути. Наконец, заметили еще одно изображение мифического животного, но теперь оно уже неслось с гор вниз. «Где-то здесь вы нашли сокровища, теперь показывайте это место», – обратился он к нам. Археолог внимательно осмотрел место находки и сделал предположение, что по нашему ущелью пролегал путь из Китая в Семиречье и Европу. На следующий день, объезжая окрестности Фабричного, он обратил внимание на семь больших камней, располагавшихся по окружности. Очевидно, это был жертвенник. В середине круга рабочие раскопали остатки золы. Наверное, древние кочевники, спустившись с гор, приносили животных в жертву и устраивали большой той. 
На этом дядя Коля закончил свой рассказ.

Эпилог

Когда я решил написать этот очерк, мне захотелось узнать, как сложилась дальнейшая судьба героев этой истории, и я провел небольшие изыскания. 
Николай Есипов прожил долгую жизнь. Он скончался в конце 1970-х – начале 1980-х годов. Добрая бабушка «тетя Леля» ненадолго пережила мужа. Жизненный путь Аркадия Назаренко завершился трагически. В марте 1941 года его призвали в армию, служил он в Белоруссии, в Бресте. В самом начале войны попал в плен, родственникам прислали извещение, что пропал без вести. Лишь совсем недавно, три-четыре года назад, выяснилось, что он был замучен в одном из фашистских концлагерей на территории Польши. О монтере Семине ничего неизвестно, как и о четвертом охотнике, так и оставшемся безымянным. Инженер Азнабаки Таиров (я хорошо его знал, наши семьи дружили) был репрессирован и вернулся из лагерей в 1950-х годах. 
Ленинградским археологом был, скорее всего, Александр Натанович Бернштам. Известно, что он прихрамывал, приезжал в наши края и первым описал «каргалинский клад». Бернштам считал, что найдено было женское погребение усуней с разнообразными ритуальными принадлежностями. Ученый датировал сокровища I в. до н. э. – I–II вв. н. э. Особый интерес вызвала у него диадема в виде двух золотых пластинок, богато украшенных ажурными изображениями птиц, диких зверей, людей, мифологических животных (в том числе драконов и крылатых коней), которые были искусно вплетены в витиеватый растительный орнамент. Глаза животных исполнены из светлого сердолика или альмандина, а тела инкрустированы бирюзой. 
В своей работе «Золотая диадема из шаманского погребения на р. Каргалинка», которую ныне легко найти на просторах Интернета, Бернштам писал: «Изображения на диадеме имеют определенную семантику, содержат определенный круг идеологических представлений. Мы склонны видеть здесь эмблемы счастья и благополучия, символы стихий неба и земли, теснейшим образом связанные с шаманскими представлениями. Характерно отсутствие в диадеме домашних животных. Количественно здесь более всего представлены птицы, летающие звери (тигр и лошадь с крыльями, дракон) и птицеподобные люди. Вся эта тематика целиком укладывается в шаманские представления о высших божествах «неба», в первую очередь tänri тюрок-кочевников, и «земли», иногда «священных земли-воды».

Из книги 
«Искусство Казахстана» 
Нагим-Бек Нурмухаммедов

.
..Большой интерес представляют золотые вещи захоронения шамана, найденного в 1939 году на реке Каргалинка около Алма-Аты. Среди них два кольца с изображением лежащих двугорбых верблюдов; двугорбый верблюд характерен только для территории Семиречья. Найдено десять скульптурных изображений горных козлов-таутеке, серьги и другие золотые вещи. Всего в Каргалинском захоронении найдено более трехсот золотых украшений, в том числе замечательная женская диадема из двух прямоугольных золотых пластинок общей длиной 35 см и высотой 4,4 см. 
Основная пластинка диадемы начинается изображением крылатого дракона с раскрытой пастью, где хорошо видны зубы. На драконе сидит фантастический человек-птица, держащийся за рог; за этой фигурой помещены крылатый конь на постаменте и птица. Далее снова человек-птица, мчащийся на козероге, за ним следует карабкающийся медведь, и вверху – летящая птица. Вся эта группа замыкается всадником, сидящим на горном баране – архаре. На малой пластинке диадемы изображены рогатый марал и самка марала, между ними – летящая птица; далее человек, сидящий верхом на тигре в кочевническом головном уборе, за ним крылатая лошадь. Изображения на диадеме, по-видимому, представляют символы счастья и благополучия. Обе пластинки имеют обильную инкрустацию из бирюзы и сердолика.
...В изображениях на каргалинской диадеме величавое спокойствие сочетается с большой внутренней напряженностью и экспрессией отдельных фигур. В этой работе усунского мастера использованы, вероятно, некоторые китайские мотивы ханьского времени (дракон) и иранские (крылатый конь), уходящие своими корнями в ахеменидское искусство. 
В свою очередь звериный стиль каргалинской диадемы перекликается с орнаментальными мотивами на памятниках материальной культуры эпохи Хань (блюдо из коллекции Лоо), что красноречиво свидетельствует о взаимодействии, которое было между культурой кочевников и китайским искусством.
Исмаилжан Иминов.