Шалаш из мертвых тел
Эту историю настоящих Къонахов (мужчин) мы услышали от одного брата, а ему в свою очередь рассказал дед, переживший страшные годы репрессий в Казахстане. Пусть вас не смущает, что речь пойдет от лица маленькой девочки-чеченки, все встанет на свои места в конце повествования о самом ужасном и душераздирающем, как мне кажется, событии за все время, бесчеловечном и циничном истреблении гордого, не умеющего молчать народа во времена депортации, так и не вставшего на колени ни перед Сталиным, ни перед смертью.
Холодный февраль 1944 года. Товарный неутепленный вагон. Измученные люди, свежие трупы с остекленевшими глазами, которых еще не успели выкинуть конвоиры. Я не забуду этот ужас, который мне пришлось тогда пережить – это просто невозможно забыть.
Нереально забыть молодежь, все это время кое-как стоящую на ногах, не смея присесть из-за уважения к старшим. Даже в этом ужасе никто не забыл законы предков, даже перед лицом смерти не пренебрегли тем, чему учили нас отцы и деды.
В углу лежал друг моего брата Ахьмад, он умер от разрыва мочевого пузыря, не смог опорожниться при старших и женщинах. Брата же убили еще в селе – он напал на конвоира, ловким ударом выбив у него винтовку из рук, но три пули из трехлинейной винтовки прошили его прежде, чем он направил сам винтовку на врага.
Люди обессилели от холода и голода. Все в основном были легко одеты, мало кто успел взять какие-то вещи, ночью не сообразив ничего.
Я еле успела натянуть на себя платьице и легкий платок, прежде чем меня вытащил за волосы сотрудник в шинели и в красно-синей фуражке, и если бы не телогрейка, щедро данная мне нашим соседом Салманом, мужчиной лет пятидесяти, я бы, наверное, уже лежала на полу вместе с другими окоченевшими от мороза. Я сидела на холодном полу, укутавшись в нее вместе с худенькой девчушкой Аминой, живущей, точнее, уже жившей через два дома от нас, и тихо плакала. Горячие слезы немного согревали щеки, одновременно обжигая их.
Неожиданно поезд замедлил ход и к нам, и еще нескольким людям приблизилась группа конвоиров с автоматами наперевес. Двери на ходу отворились и нас повыкидывали, как котят, из поезда в обжигающий казахстанский снег.
Дети и женщины плакали. Где находимся? Куда идти? И самое главное, как дойти полураздетым, уставшим и изморенных голодом людям. КАК?
Я наблюдала, как мужчины, обсудив что-то в стороне, начали расчищать глубокий снег, превозмогая усталость, голыми руками, забыв про боль и мороз; они понимали по нашему виду, что у них мало времени, почти нет....
Выкопав снег, они покидали теплые вещи, снятые с себя, на промерзлую землю, сделав подобие матерчатого настила и приказали всем залезать в яму. Мы тогда не понимали, какой ужас предстоит пережить нам и им за эту ночь, не понимали, что они задумали. Когда мы все залезли в яму, прижимаясь к друг другу, парни и мужчины обступили нас, создавая некое подобие адского шалаша, шалаша жизни. Они уплотнились в кольце вокруг нас, став так, что если даже и захочет кто-то отступить назад, то вырваться из этого извращенного жилища не сможет. Они немного склонились, образуя купол, прижимая головы к головам друг друга, а руками обхватывая друг друга за плечи так, чтобы ни капля их тепла не осталось бесполезной.
Я смотрела в глаза этих мужественных чеченцев, видя, какой ценою нам достается наша жизнь, а они улыбались и ни один не отступил в борьбе с природой за наши жизни. Они улыбались до последнего, до последнего вздоха, теплого и такого родного. Я с испугом смотрела в глаза парня ошеломленным детским взглядом. Он смотрел на меня и ничто, казалось, не может стереть ласковую улыбку с его лица. Ничто не может..., ни мороз, ни снег, ни смерть, уже вгрызающаяся в его тело. Его глаза стали стекленеть, а он все улыбался, знал, что должен.
Прошло уже несколько часов, а он все улыбался, даря нам тепло своего тела, тепло души и спокойствия. Я на мгновение вышла из ступора и осмотрелась вокруг, Амина спала у меня на плече, многие заснули от усталости и от тепла, разморившего обессиленных женщин и детей... Я посмотрела вокруг... они все как будто застыли, я протянула руку к парню напротив меня и тихонько коснулась его уже окоченевшего тела, он был мертв, они все были мертвы! Я посмотрела вокруг..., в голове все закружилось, засверкало, и наступила тишина, звонкая и безмятежная. Мир потускнел в одно мгновение, стал похожим на размытое непонятное пятно. Я открыла глаза от начинавшего проползать потихоньку в «шалаш» уже холода, протерла сонные глаза и осмотрелась вокруг, надеясь, что это был сон, но это была реальность. Вокруг был водружен монолитный ледяной шалаш из мертвых уже наших парней и мужчин.
Я дико взывала, как раненая волчица. Снаружи раздались шорохи и шалаш уже из окоченевших и мертвых парней перевернулся набок. Перед нами стояли конвоиры, которые пришли утром за нами и смотрели на нас и на наш шалаш ошеломленными глазами. Один конвоир не выдержал, и его вырвало прямо здесь же, при взгляде на этот монолитный ледяной шалаш из мертвых людей.
Нас отвезли в лагерь; он стал нашим домом на долгие годы. Однажды я услышала от конвоиров, идущих впереди, историю о наших спасителях, историю, которая приводила в ужас самообладанием наших мужчин, их так и похоронили в выкопанной могиле стоя в виде шалаша.
Памятник из тел с того времени по сей день, как сверло, врезался мне в голову и все свербит и свербит. Памятник чеченца-мусульманина с красивыми зелеными глазами, который стоял с другими чеченцами, образуя купол вокруг нас и отдавая тепло своего тела ценой своей жизни!
Сацита ТЕПСАЕВА.
